[Life-is-Paradox]

Самое безобидное за последнее время... и вроде бы ни о чем.

Удивительное дело, но живой она почувствовала себя только после смерти. Шутка ли открыть глаза, встать с постели и понять, что тело твое так и осталось лежать, а ты стоишь себе посреди комнаты и чувствуешь жизнь и свободу. Она, конечно, удивилась, но больше обрадовалась. Теперь ее ничто не сдерживает, теперь она ни от чего не зависит, ей не на что оглядываться, теперь она будет просто жить. Она всегда знала, что со смертью ничего не заканчивается, а только начинается по-настоящему.
А в квартире было тихо и немного грустно, и никто не знал, что она умерла.
- Мама еще спит…
Она рассмеялась, прислушиваясь к своему смеху. Смех ей понравился. Она снова засмеялась, громче и дольше. Теперь можно смеяться сколько угодно, теперь вообще все можно!
Она огляделась по сторонам. В смерти все было так обычно и даже привычно, что она немного расстроилась. Хотелось чего-то неожиданного, непредсказуемого, а было все как всегда. Разве что туман перед глазами рассеялся и предметы обрели четкость. Она давно не видела их такими яркими, настоящими. И тело на кровати.
- А во сколько я умерла?
Она поискала будильник. Длинная вытянутая стрелка замерла на пятнадцати минутах шестого.
- На рассвете, - обрадовалась она, - хорошее время. Хотя, что мне теперь до времени? Оно остановилось. Исчезло!
И она снова рассмеялась.
Остановилась на полпути.
- Зачем? Я умерла и значит, мне не нужен душ и не нужно есть, и не нужно… Но что тогда делать? Как мне теперь жить? Жить…
Такое странное применение слова «жить», а вернее обстоятельства, при которых оно было сказано, совершенно вывели ее из равновесия. Только сейчас, стоя между комнатой и ванной, он вдруг четко осознала, что умерла. Слово «жить» больше не имело к ней никакого отношения. Оно стало мертвым пережитком прошлого, с которым она еще толком не простилась.
- Как же так? – она растерянно моргала, словно боялась заплакать.
Оказалось, что она совершенно не готова к тому, что «после», она не знала, что делать, чем заниматься. Тихая квартира вдруг показалась тесной клеткой, в которой заперт ее бестелесный дух. Пришел страх.
- Почему я здесь?
Она метнулась обратно в комнату. Тело по-прежнему лежало на кровати. Такое привычное, родное, мертвое. Она присела рядом с собой на смятые простыни. Странно было смотреть на себя со стороны. Странно и больно. Поняла, что она не готова расстаться с этим телом, не хочет этого. Смерть перестала казаться забавной и привлекательной. И она уже не чувствовала себя живой. Только одинокой и потерянной, и, может быть, мертвой.
Все, что было до этого утра, не было идеальной жизнью, и время от времени ей хотелось умереть, но она никогда не задумывалась об этом всерьез. Она вообще ни о чем серьезно не думала в последнее время. Жила ли?
- А послезавтра у меня день рождения…
Замолчала, запнувшись. Она так давно не мерила время категориями «послезавтра» или «через неделю», что они даже звучали странно и непривычно. И как будто новые, только что выученные слова, время от времени вырывались против ее воли, и она удивленно смотрела перед собой, оживляя на языке эти непривычные сочетания букв.
- Послезавтра… никогда?
Захотелось плакать, и даже привычно защипало в носу, но слез не было. В ней вообще ничего не было, ее самой не было. Была какая-то ошибка, отделившая дух от тела, и тем самым, лишив ее ощущения присутствия, ощущения жизни. Она чувствовала пустоту внутри себя и вокруг, она сама была пустотой, по нелепой случайности, способной мыслить и осознавать. И как будто так уже было, словно не впервые, она узнавала эти чувства. Она жила так, и в смерти ничего не изменилось. Пустота заполняла ее жизнь. Была репетицией смерти, была декорацией ее ада.
- Я не хочу умирать… не хочу умирать… не хочу! Не хочу! Не хочу!
Она кричала не потому что могла что-то изменить. Теперь слова были заменой слез, единственно возможное проявление эмоций, на которые она была так скупа при жизни, и которые стали жизненно необходимы в смерти.
- Звенят колокольчики.
Тонкие пальчики
Блестящую ниточку
Ласково рвут…
Она шепотом повторяла знакомую с детства считалочку, только сейчас поняв ее смысл.
- А пожалеть не о чем.
И это было правдой. Она планомерно разрушала свою жизнь, и глупо было бы мечтать вернуть ее, но она мечтала.
- Все, что остается в смерти – это мечты о прошлом?
… Звенят колокольчики…
- И тихо так.
В смерти не было звуков. Никаких, кроме ее голоса, и она не знала, как проверить, может ли слышать что-то еще.
… Блестящую ниточку…
- Я самоубийца.
… По призрачной лесенке…
- И это мой ад.
… Звенят колокольчики…
Кто-то громко топал на лестничной клетке, но она этого не слышала.
… Ангелы-мальчики…
Загремели ключи, борясь со старым замком.
… Звенят колокольчики…
Люди в ослепительных халатах обступили тело на кровати, но и этого она не видела. Вокруг по-прежнему было тихо и пусто.
… Блестящую ниточку…
У входа в комнату к стене жалась женщина, закрыв рот рукой и часто-часто моргая.
- Девочка моя… - шептали непослушные губы, - зачем же ты… девочка моя…
… Тонкие пальчики…
А люди в халатах колдовали над телом, говорили что-то про наркотическую кому, что-то про удачу, что-то про сердце… и что-то о жизни. Только она все равно их не слышала. Сидела на кровати рядом с собой и не могла заплакать.
… По призрачной лесенке…
- Есть пульс!
Она дернулась, как от удара током. Ее тянуло куда-то вверх и в то же время казалось, что ее засасывает внутрь нее самой. Появились звуки и ощущение суеты. И кто-то плакал, зажав рукой рот. И она поняла, что тоже может плакать. Вдохнула. Жадно втянула воздух, наслаждаясь болью первого вдоха. Это была самая прекрасная боль на свете. Еще вдох. Еще…
- Не плачь, мама, я буду жить.
Слова похожие на лай, но она обещала.
… Звенят колокольчики…
- Девочка моя…
Материнское сердце болело. Оно знало, что однажды не почувствует, однажды не разбудит вовремя. А ее девочка так хочет жить, не смотря ни на что.
Длинная вытянутая стрелка уткнулась в пузатую четверку. В Двадцать минут шестого рассвет особенно прекрасен.

Звенят колокольчики
Тонкие пальчики
Блестящую ниточку
Ласково рвут.

Звенят колокольчики
Ангелы-мальчики
По призрачной лесенке
Меня поведут.