[Nika_Vera]

Два моих главных критика оценили... я бы даже сказала переоценили, но с критиками не спорят, так что тихо тут! (это я себе)

 

Проваливаясь в густую черноту наркоза, он не был уверен, что вернется обратно. Ему просто не хотелось возвращаться.

Больше всего на свете он ненавидел больничные потолки. На белоснежном стерильном полотне не за что было зацепиться взглядом, не на что было отвлечься. Он смотрел на такой потолок уже вторые сутки. Наркоз отпускал его медленно, постепенно рождая в теле крохотные очаги боли, которые разгорались и завладевали всем его существом. А он лежал на спине, не в силах пошевелиться и рассматривал девственно чистый потолок. Он пробовал кричать, но только давился слюной и начинал задыхаться. Чья-то заботливая рука вытирала его сведенное судорогой лицо, поправляла сбившуюся простыню и исчезала, словно ее не было.
На третьи сутки боль отступила. Он чувствовал, как ее жесткие колючие щупальца отпускают внутренности, сворачиваются и иссыхают. Наконец-то ему удалось повернуть голову и не видеть ненавистный потолок. У входа в палату стояла она. В том самом кремовом платье, которое было на ней в день аварии. Чуть выше талии засохшее пятно крови, а подол разорван вдоль бедра.
- Я к тебе, - сказала она чуть охрипшим голосом. Такой голос бывал у нее всякий раз, когда она волновалась.
Он очень хотел ей ответить, сказать, что невероятно рад ее видеть, что счастлив, потому что очень боялся за ее жизнь, хотел спросить, почему она до сих пор не сменила одежду, хотел узнать, как долго он был без сознания, все ли с ней в порядке… он хотел сказать ей так много, но не смог. Он не произнес ни звука.
- Со мной все хорошо, - она ответила на один незаданный вопрос, - и с тобой тоже. Скоро пойдем домой.
Она пересекла комнату и приблизилась к его кровати. Стояла, задумчиво разглядывая капельницу.
- Я так испугалась…
Замолчала, не в силах продолжать. Он силился сказать, что-то ободряющее, успокоить, но горло, словно сведенное судорогой, не слушалось, он не мог даже замычать, и паника медленно заполняла, освобожденное от боли тело.
Как будто она чувствовала все, что творилось у него внутри. Присела на край постели, накрыла его вспотевшую ладонь своей, и паника отступила, он вздохнул чуть глубже.
- Скоро пойдем домой, - повторила она, - совсем скоро.
Потом был кабинет лечащего врача и беседа, из которой он не мог вспомнить ни слова. Он по-прежнему не мог говорить, должно быть врач объяснил ему почему, но он ничего не запомнил. А вернуться и спросить не приходило ему в голову. Он мог думать только о том, что за огромными стеклянными дверями больницы его ждет она, они вместе отправятся домой и все в их жизни будет по-старому. Была ужасная авария, они оба чуть не погибли, но обошлось, и теперь обязательно все будет хорошо.
Она стояла под древним дубом все в том же платье и улыбалась.
- Не беги так! Ты же только из-под капельницы.
Он молча обнял ее. Прижал к себе податливое тело, растворился в родном запахе. Часто сглатывая, чтобы не заплакать, он долго прижимал ее, не желая отпускать.
- Ну что ты, дурачок! Как в последний раз обнимаешь, - он услышал слезы в ее голосе и сжал еще сильнее.
«Как в первый раз» хотел ответить, но уже привычно не смог проронить ни звука.
Квартира встретила их тишиной и запахом пыли.
- Боже, ну и бардак! – она в ужасе всплеснула руками, - это я такой беспорядок оставила. Урок на будущее, уходя, всегда наводи порядок, вдруг не доведется вернуться. На том свете придется краснеть за себя.
И снова рассмеялась, а щеки ее залились румянцем.
Он с улыбкой смотрел на нее, пытаясь вспомнить, что-то очень важное, но мысли утекали, не успевая оформиться. Да и что может быть важнее того, что она жива, что она здесь рядом с ним? Снова захотелось обнять ее, но он сдержал свой сентиментальный порыв, отвернулся, прошел в комнату. Знакомая мебель казалась чужой, непривычной. Все вокруг походило на театральные декорации, плоские, картонные.
- Давай присядем, - она потянула его за руку, и он послушно опустился на диван.
На кофейном столике лежали забытые им перчатки, рядом стояла чашка с давно остывшим кофе. Они спешили тогда. Она подбадривала, говорила, что когда разбогатеют, купят собственный аэропорт, в котором самолеты будут летать по их расписанию. Он как обычно нервничал и был раздражен. Страх опоздать был его пунктиком, над которым она всегда смеялась. Скользкая дорога, взвинченные нервы, небо, которое вдруг оказалось снизу, застрявший в горле крик и темнота.
- Я скоро уйду.
Он хотел ответить, что знает, но очень этого не хочет. Он вдруг вспомнил то очень важное, что постоянно ускользало от него. Тело снова стало наполняться болью. Она гладила его по волосам и смотрела привычно ласково и весело.
- Ты ведь знаешь, чего я хочу?
Он кивнул.
- Ты будешь жить долго-долго и обязательно будешь счастлив. Это мое желание. Я запрещаю тебе горевать.
По сухой коже катились обжигающие слезы, но он внимательно смотрел на нее, боясь, что в любое мгновение она исчезнет.
- Обещаешь? – она выставила вперед указательный палец, и он прижал к нему свой.
Это был их тайный жест, так они скрепляли данное друг другу обещание.
- Я тебя очень люблю! – она улыбнулась и поцеловала его в мокрую щеку, - я хотела прийти раньше и побыть с тобой еще немного… но… ты понимаешь?
Он понимал. Теперь они живут в разных мирах, у их миров разные законы.
Память медленно расставила все по местам.
Он знал все еще тогда. На операционном столе, проваливаясь в сон, он знал, что она умерла. Он хотел уснуть насовсем, чтобы снова оказаться рядом с ней, ему так не хотелось возвращаться. И он был с ней все это время, хотя не понимал, не осознавал. Как бездумно он растрачивал драгоценные минуты, глядя на чертов потолок. Но она все равно не позволит ему остаться. Она так не хочет. Она улыбается ему, но слезы застилают глаза и ее образ расплывается, становится почти невидимым. Он тянет к ней руки, пытается кричать, чтобы она не уходила, но горло сжимается и не пропускает звуков. Виски сдавливает невыносимая боль и тело скручивает судорога.
- Почему рождение похоже на агонию? – ее голос грустный и далекий прорывается сквозь его собственный крик.
Крик медленно затухает, превращаясь в хриплые рыдания. Теперь он слышит себя, но не слышит ее. Белоснежный больничный потолок безразлично пялится на него.

@темы: Я из сигаретного дыма и детских сказок

Comments

[Туман-1252]

....
*Это я такая сентиментальная?... просто сама чуть не разревелась*
Очень сильно

[Katarina-Bree]

что тут скажешь..от жизненности просто сжтмается сердце и совсем ничего не хочется комментировать.Это рамечательный рассказ,Вик.Спасибо тебе.